«Думаю, что уже и тогда он был тяжело болен, – пишет Бунин. – Волновался необыкновенно. Он, конечно, всегда волновался, при всех своих выступлениях, только прежде публика этого никогда не видала. Но на этом концерте она видела, и Шаляпина спасал лишь его талант жестов, интонаций. Из-за кулис он прислал мне записку, чтобы я зашел к нему. Я пошел. Он стоял бледный, в поту, держа папиросу в дрожащей руке, тотчас спросил (чего раньше не сделал бы): Ну что, как я пел? – Конечно, превосходно, — ответил я, — так хорошо, что я все время подпевал тебе и очень возмущал этим публику. – Спасибо, милый, пожалуйста, подпевай, — ответил он со смутной улыбкой, – Мне, знаешь, очень нездоровится… Ради чего дал он этот последний концерт? Ради того, вероятно, что чувствовал себя на исходе и хотел проститься со сценой…»
